А Мариус всякий раз причитал, что Кайлен ходит по краю пропасти и рано или поздно окажется в сомнительной ситуации, в которой ему предъявят обвинение в нарушении Пакта. На что Кайлен неизменно во всех подробностях рассказывал на липовском, в каких именно непристойных местах и позах он видел и сам Пакт, и Надзор, и всех их родственников до седьмого колена, или, как часто говорили липовцы, «по списку». Заканчивал свою пламенную речь он на том, что, разумеется, Пакт, как и любой другой заключенный им договор, он будет свято соблюдать. И Надзор знает об этом получше многих, но, к большому сожалению, страдает свойственной всему народу холмов предвзятостью к его, Кайлена, трем четвертям человеческой крови. Но это не его, Кайлена, проблема, в пичку материну.

На этой высокой ноте разговор обычно и заканчивался, ввиду его дальнейшей бесперспективности. А договоры Кайлен, что бы там ни думали о нем чудесные господа и о чем бы там ни беспокоился Мариус, действительно соблюдал свято. Любые. Так что, помимо Пакта, он соблюдал еще и договор со своими клиентами. В данном случае — с профессором Лукачем, возглавляющим медицинскую кафедру Академии. На соблюдение договора с ним Кайлен полностью согласился около двух часов назад, когда написал ему, что берется за дело. Оставалось только скрепить все рукопожатием. Каким угодно, приветственное для этого вполне годилось, тем более что вышло оно весьма искренним и душевным: профессор Лукач долго взволнованно тряс его за руку, рассказывая, как он рад, что господин Неманич все-таки решил взяться за это дело. Похоже, пожар произвел на него неизгладимое впечатление, как и на его помощника, начинающего медикуса Франца, который сегодня имел довольно блеклый и поникший вид.

— Был ошеломлен, прочитав в сегодняшней утренней газете новости о пожаре, — ни капли не соврал Кайлен. Он был действительно ошеломлен тем, с каким трагическим надрывом можно подать новость о сгоревших двух столах, четырех стульях и одном книжном шкафе. Однако профессор и Франц, безусловно, решат, что он о пожаре только с утра из газеты узнал, что ему и требуется.

— Это ужасно! — не стал скрывать своих чувств профессор. И я более чем уверен, что дело… все в том же самом. Сперва книги падают с полок, потом двери, потом… это! Что же дальше?!

— Смею надеяться, ничего, — невозмутимо ответил Кайлен, — благодаря тому, что мы разберемся с этим в ближайшее время. К тому же я дам вам ряд рекомендаций, которые позволят вам обезопасить и себя, и здание Академии — как временные меры, разумеется. Наша задача — полностью избавиться от проблемы.

— Благодарю вас, господин Неманич! Даже не знаю, что бы мы без вас делали…

— Вы приготовили план здания, как я просил? — деловито поинтересовался Кайлен, дабы пресечь в зародыше очередной виток тряски рук и заверений в безмерном уважении.

— Да-да, конечно же, да, господин Неманич, — тут же засуетился Франц и, чуть не сшибив по пути пару ценных и хрупких предметов, погарцевал к кофейному столику, чтобы разложить на нем свернутый в трубочку план, стоявший у книжного шкафа.

Кайлен, позаимствовав с профессорского стола химический карандаш, склонился над планом и попросил:

— Покажите мне, где именно случались предыдущие странности, и где этой ночью начался пожар.

Профессор Лукач последовательно ткнул пальцем в несколько помещений второго и третьего этажа, и Кайлен так же последовательно поставил в этих местах карандашом жирные крестики, а крестик в сгоревшей комнате еще и обвел в кружочек.

— Это точно все?.. — на всякий случай уточнил он.

— М-м-м… есть еще пара сомнительных сообщений, от студентки и от одного из преподавателей. Я не знаю, имеют ли они отношение…

— Разберемся, — сухо ответил Кайлен. — Где?..

— Вот тут и здесь, — снова показал профессор.

Эти места Кайлен отметил знаками вопроса — и тут же пришел к выводу, что по меньшей мере одно из двух сомнительных утверждений следует считать истинным и имеющим самое прямое отношение к их делу. Однако в размещении крестиков и вопросительных знаков все же прослеживалась некоторая странность: беспокойный дух будто метался между двумя точками… Он последовательно перенес крестики третьего этажа на второй, где случился пожар, сопоставив на плане соответствующие точки — и картина стала видна еще более явственно.

— Что здесь, на втором этаже? — спросил Кайлен, указав на комнату, окруженную крестиками с трех сторон.

— П-прозекторская и м-морг, — неожиданно начав заикаться, сообщил Франц.

— А вот тут?.. — Кайлен ткнул пальцем в другое помещение, обрамленное крестиками и знаком вопроса.

— Здесь мы храним препараты… органы, части тел и тканей, — ответил профессор.

— Понятно, — кивнул Кайлен. — Мне понадобится пустая прозекторская в ближайшие полтора часа. Чтобы туда никто не заходил и даже не пытался. Если понадобится, поставьте у дверей охрану… какая там у вас в Академии есть.

— Я м-могу… сторожа попросить?.. — предложил Франц.

— Сторожа так сторожа, — согласился Кайлен. Он бы предпочел капитана Фаркаша, но тот, как на зло, задерживался и до Академии еще не добежал… Либо заплутал где-то в ее коридорах и пока не успел дойти до профессора Лукача. Так что следовало пользоваться тем, что есть. Этот сторож, в конце концов, заметил ночью пожар немногим позже Кайлена, должен быть вполне дельным малым. — А вы пока разузнайте, чье тело сейчас большей своей частью лежит в морге вот здесь, а меньшей — плавает в банке вот тут.

— Это ч-что, п-призрак?.. — пробормотал Франц, озвучив наконец-то вслух причину своего испуганного заикания.

— Да у нас тут по десятку покойников бывает! И ни с одним ничего подобного не случалось! — с неожиданным возмущением воскликнул профессор Лукач.

— А с этим — случилось. И я как раз собираюсь пойти в прозекторскую и выяснить, почему именно с ним произошло подобное, — отрезал Кайлен. Это снова была чистая правда, но не вся. Почему некоторые из покойников превращаются в беспокойников того или иного рода, а другие — не превращаются, он знал прекрасно. А количество переполоха и погрома, которые учинил этот конкретный, сводило версии всего до пары возможных. И обе эти версии были подпактными сведениями, разглашать которые Кайлен не мог. Но все же он и правда должен был определить, какой из двух вариантов верен, посему — не соврал ни капли.

Глава 5

Господин Неманич умел располагать к себе. И вовсе не тем, что выглядел и вел себя как настоящий аристократ. Несмотря на то, что Франц, как это часто свойственно представителям весьма захудалых и столь же гордых дворянских родов, порой придавал титулу чрезмерное значение, у него хватало и ума, и опыта, чтобы понимать, что среди дворян полно людей в высшей степени неприятных. А господин Неманич был приятным, буквально через пять минут знакомства ему хотелось доверять и хотелось положиться на него всем сердцем.

Хотя одновременно с этим в нем будто бы таилось и нечто пугающее, зловещее — впрочем, возможно, Францу так казалось, поскольку его пугали абсолютно любые проявления потустороннего. Все свои знания о подобных вещах он получил от своей няньки-румелки, а их народные истории о призраках и духах никогда не отличались добротой, зато отличались лютой беспросветной мрачностью. Так что в возрасте лет примерно восьми Франц был абсолютно уверен, что стоит ему выйти на улицу затемно, как его немедля утащит морой или сожрет стрыгой. Колдуны и ведьмы его пугали ничуть не меньше, и он в детстве все никак не мог взять в толк, зачем же люди к ним обращаются, если они такие страшные.

А вот теперь, кажется, понимал: колдуны и ведьмы — все-таки люди, а не жуткое незримое нечто, хлопающее дверьми и устраивающее пожары по ночам. И они могут быть не только зловещими, но и обаятельными, как господин Неманич… Впрочем, господин Неманич определенно не был румельским колдуном. Судя по имени и фамилии, он был наполовину липовцем, наполовину латенцем. А может, на четверть латенцем, сложно сказать. Внешность его говорила лишь о причудливом смешении кровей, нередко встречающемся в здешних местах среди аристократов, да и среди простолюдинов попадающемся то и дело.